|
19 сентября 1904 года. О платоновой экономической сухости.
Запись из "Дневника Его Императорского Величества Николая II, Божьей милостью Всероссийского монарха, защитника государства, народа и веры"
Сего дня, 19 сентября 1904 года, завершая рабочую неделю царствующей особы, невольно просмотрел календарь на неделю следующую и будущую и, к удивлению, своему осознал, что и я, и держава стоим впредверии династического праздника, ибо если в нынешний четверг дела обещают быть будничными, то на четверг следующий приходится Празднование Дня Рождения Роргона Святого, любимого народом нашим британского героя, родоначальника рода Рюриков-Романовых. Будучи излишне занятым судебными разбирательствами, касающихся ненадлежащей скупке железнодорожных земель, совсем я запамятовал о предстоящем государственном празднике! Хорошо хоть, что речь к радийному и печатному обращению создана мной была еще в январе. Непременно, завтра же надо будет просмотреть подготовленный текст на наличие изменений политической ситуации. Там же в календаре нашел пометку о необходимости начала планирования деятельности по подготовке к празднованию тысяча столетия династии, к чему и намереваюсь приступить в одиночестве либо же с Александрой и матушкой завтра, и с министрами на предстоящем в субботу заседании Государственного Совета. В размышлениях своих, по правде говоря, я, соответственно предстоящему отдыху, отвлекся на вопросы легкие, которые все же считаю необходимыми записать. Запись моя, возможно, будет легкомысленной и не особливо для потомков и наследников полезной, но в свете предстоящих выходных дней сочту составление ее разумной и должной. Предстоящее в этом году празднование является тысяча девяностым со дня рождения Роргона, и в то же время 14 августа сего года, отвлекшись от многия дела наши, участвовали мы вместе со всей просвещенной Европой и просвещенной Азией в праздновании тысяча стопятидесятилетия со дня рождения отца Роргона Святого Гозлена Предсказателя, являющегося отцом наций не только для просвещенных британцев, веселых немцев и опаленных строгостью матери-природы испанцев и италийцев, но и для просоленных тяжелой работой братьев наших датчан и для, если верить национальным повериям, издающим аромат мирта бельгийцев. Признаюсь, к удивлению моему, предстало в нынешний вечер мне вернуться к размышлениям, посещавшим меня еще в годы семинарского обучения, к размышлениям постыдным и, одновременно, нежным в своей идеалистичности и романтизме и от того достойные ныне для описания бесчувственным и сухим старцем в покрытом пылью и скрипящим не меньшей старостью дневнике. Написал предыдущее предложение и, сам того не ведая расхохотался, как сухой старец, я, определенно, выставил себя в положительном свете перед потомками, ибо по весу своему скоро догоню беспечного родителя моего, весившего к 40 годам без малого 217 фунтов, а во мне нынче, в тот же год, что и происходило измерения веса у батюшки, 197 фунтов и сие при росте моем в 162 см, превышающему батюшкин рост в 155 см всего на 7 делений. Хотя, возможно, превосходство в росте и придает моему телосложению сухости, большей нежели было телосложение батюшкино, но жена, недавеча принеся мне расставленные шаровары мои парадные, заметила, что матушка гневалась на нее, что плохо я кормлен в семье. К сорокалетию батюшки, что довелось на тысяча семидесятилетний день Роргона Святого, довелось ей расставлять парадный мундир на 12 сантиметров, Саша же расставляет всего на восемнадцать! Впрочем, и бесчувственным назвал я себя почем зря, ибо довелось мне вчерашнего вечера проплакать час с лишком после беседы со старым князем Иваном Ивановичем Щедриным-Салтыковым, хоть и приходил ко мне князь дабы просить за судьбу юного Нельсона, примчавшегося в Империю Российскую, искать лучше доли после отвержения его от семьи из-за противодействия браку сестры своей за средним сыном князя Ивана Ивановича Иваном, да опечалился я судьбой собственной Николаево-Александровской ветви династии, вслушиваясь в последовательность имен величайшей и честнейшей фамилии нашей. Оставляем мы с Николаем Русь
|